Трепет сердца, которому больно (психоаналитические тезисы о любви и войне)

 Рубрика СПЕЦИАЛИСТАМ

ДОКЛАД к Ежегодной конференции Киевского Психоаналитического Альянса, прочитанный в ноябре 2015 г.

Готовясь к этому докладу, я столкнулась с проблемой, как рассказать о любви и ненависти, которые в психоаналитической теории проходят сложную эволюцию в их понимании за отведенные 20 минут? Их конфликт лежит в самой сердцевине психоанализа и является движущей силой развития психики и мотором жизни человека.

Кроме того, как говорить о войне и трепете собственного сердца аудитории, в которой у каждого – свои отношения с войной? Ведь по сути, думая о войне, мы себя ею же и означиваем, она включена в нашу собственную мифологию. В своих рассуждениях о войне, об ее исторических функциях, мы, естественно, обозначаем свои собственные символические пространства. Наши мысли о ней – это и есть мы сами, не отделенные от нее в процессе своего мышления. Война вскрывает иллюзорность реальности, которую мы для себя выстроили, и тем самым как бы упраздняет каждого из нас.

Получается, что говоря о войне и любви здесь, мне придется неявно говорить и о себе. В этой войне есть то, что все время тревожит. А тревожит именно то, что предшествует всякому высказыванию и что сознательно или бессознательно переводится в форму умолчания.

Как же мы оказываемся вовлечены в дискурс войны? Почему не остается практически никакого шанса остаться в стороне? Даже те, кто полагает, что сохраняет нейтральность, находится в плену самообмана, т. к. информация поступает к нам отовсюду: новостные ленты, интернет, соцсети, реклама, случайные разговоры, фразы в метро, на улице, на работе… Каждый из нас, даже тот, кому политические партии абсолютно безразличны, неизбежно начинает размышлять о политике. Эти размышления во многом контролируются группой, к которой мы себя причисляем. При этом отдельные убеждения этой группы, иррациональные и потенциально грозящие нашему выживанию, принимаются нами некритично.

Война пробуждает в нас экзистенциальную тревогу. Но не только. Мы должны говорить также о страхе, который порожден угрозой утраты своей идентичности. Мы как никогда стремимся друг к другу и объединяемся в группы, испытывая острую потребность в совместности и сопричастности.

Два этих обстоятельства: нахождение внутри медиа-потока и объединения в группу (массу) являются объективными причинами вовлечения.Повлиять на них сложно. Но здесь необходимо помнить, что человек, будучи членом сообщества, ведет себя совсем иначе, чем когда он один. Понимание законов функционирования групп может стать компенсацией, защитой от словесного и визуального насилия современного мира, которое своими призывами к активному действию, взыванием к совести и морали втягивает в пространство войны каждого.

Фрейд указывал на две причины, по которым люди образуют группы: во-первых, чтобы «бороться с силами природы», во-вторых, чтобы связывать «деструктивное отношение человека к человеку». Это объединение происходит посредством идеализации самой группы и сплачивания через братскую любовь друг к другу и коллективную любовь к лидеру, вокруг личности которого и формируется любое множество. В то время как все деструктивные импульсы направляются вовне – на внешнего врага (другие группы). Сильнее всего мы любим друг друга тогда, — говорит Фрейд – когда нам есть кого сообща ненавидеть. Как правило, на группу проецируется часть нас самих, с которой совладать один на один мы не в состоянии, поэтому прежде всего на группу проецируются наиболее беспокоящие нас, интенсивно переживаемые чувства и желания. Часто то, что для отдельного человека могло стать психотическим состоянием, в группе как бы рассеивается и оказывается «условно нормальным». Также в группе происходит избавление от чувства вины. Например, солдаты, не перенесшие бы вины за убийства в своей личной жизни, убивают на войне, руководствуясь разрешением на это высшего по званию идеей.
Особенную важность для объединения имеют отношения любви, эмоциональные связи между членами группы. Мы сейчас можем наблюдать, насколько прочно связывает совершенно незнакомых людей общая идея или дело, как возникают подлинные узы «внутреннего» родства, имеющие либидинальную основу и подкрепленные идентификациями (нашими отождествлениями с другими людьми).

Но существуют и субъективные причины вовлечения в происходящие события, уникальные для каждого. Об этом сегодня уже много говорилось в докладах моих коллег. Вытесненные, казавшиеся решенными или незначительными вопросы, вновь заявляют о себе в ситуации травматизации. Война требует «мужественности» от тех, кто, возможно, был бы более полезен в тылу, в семьях обостряется борьба за власть, подростки, не нашедшие места и способа для реализации своих сомнений и страхов формируют агрессивно настроенную толпу; происходит столкновение каждого с различными версиями утраты – самоидентификации, языка, дома, страны или человека. Реактивируются прошлые, «непрожитые» травмы, выходят наружу подавленные обиды. Война дает законный повод выразить и разрядить агрессивные импульсы, являющиеся основой природы человека и происходящих из его потребности к самосохранению.

Сегодняшние события никого не оставляют безучастным. Война взывает к самым основам нашего существования, обнажая и заставляя заново осмыслять «привычные» понятия: национальность, смерть, семья, любовь, память, кризис… Происходят изменения, которые вызывают ощущение опасности и страха за жизнь. Призыв к самоопределению провоцирует множество разноплановых чувств: злости, гнева, вины, горькой иронии и сарказма, мести, отчаяния, эйфории, уверенности, не знающей сомнений, обострения зависимостей от алкоголя, еды, депрессии, и самое, пожалуй, серьёзное, что можно услышать, – «я ничего не чувствую».

Разобраться в своих ощущениях трудно, пока находишься внутри аффективной ситуации и состоянии интенсивного переживания. Необходимо занять дистанцию по отношению к событию. Настоящее должно стать прошлым, чтобы человек обрел способность переработать, осмыслить свои чувства. Что можно сделать сейчас? Мы можем исследовать происхождение этих чувств и разобраться в их значении для психики.

Весь спектр перечисленных аффектов можно свести двум основным: любви и ненависти. По поводу этих двух психических сил существуют несколько заблуждений.

Во-первых, любовь и ненависть часто считают чем-то противоположным, переживаемым различно. Но в действительности эти чувства не находятся в противоречии. Напротив, они одновременно уживаются в человеке и движут им. Оказываясь неотделимыми друг от друга, они действуют как силы, создающие конфликт в психике человека, который и лежит в основании ее становления и развития.

По сути, это две стороны одной медали. Мы знаем (а кто-то и не понаслышке), что самые великие любовные истории часто оборачиваются великими историями ненависти. Мы одновременно можем любить и ненавидеть одного и того же человека. Вспоминается французский кинофильм «Скрытая любовь», который показывает взаимоотношения матери и дочери, для которых ненависть стала единственно возможным способом выражения любви друг другу. Но к сожалению, им не удалось ее обнаружить, что привело к трагическим последствиям. Однако, трагедия, становясь страшной ценой, все-таки открывает любовь для одной из них. Сегодня многие семьи, оказавшиеся в своем выборе «по разную сторону баррикад» переживают амбивалентность по отношению друг к другу. Кто-то сможет с этим справиться, найдет способ договориться, кто-то столкнется с разочарованиями и потерей.

Во-вторых, есть представление, что любовь зарождается раньше, чем ненависть. Но это не так. Не каждая мать, например, любит своего ребенка с первых секунд его жизни. А любой младенец ненависть открывает для себя прежде, чем любовь. Сначала он воспринимает грудь матери как «плохую», потому что ощущает напряжение в теле из-за чувства голода, когда же она его удовлетворяет, то он воспринимает грудь как «хорошую». Младенец проецирует свои разрушительные и любовные импульсы на материнскую грудь, и только позднее он будет способен объединить обе части груди в одну, потом принять мать как целое и отдельное от себя существо, имеющее собственные чувства. Отделение тоже будет сопровождаться ненавистью по отношению к ней, потому что любое отделение – это утрата, потеря части самого себя и необходимость осваивать новые условия жизни.

Отсюда третье заблуждение: ненависть – это исключительно что-то деструктивное, разрушительное, смертельное в своем пределе. Отчасти так может быть, если это чувство застаивается и никак не разряжается. Тут сразу приходят на ум слова Фрейда, который сказал, что тот, кто первый бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации. Это о том, что выражая любое негативное чувство в словах, в речи, а не разряжая его напрямую в действии – драке, например, мы даем ему возможность не накапливаться. И главное, после того, как ненависть (злость, раздражение, обида) высказаны, появляется возможность для поиска решения. Ненависть может находить выход и другими путями, от конструктивных: занятия в спортзале, активная социальная и профессиональная деятельность, глубокий сон, например. До разрушающих: переедание, алкоголизм, страсть к быстрой езде на автомобиле и другие «заигрывания со смертью». А также различно смещаясь. Когда, например, мы злимся на босса, которому не способны сказать о своем недовольстве, а ссоримся вместо этого с кем-то из близких. Или ненавидя мать, причиняем вред самому себе посредством рискованного поведения, порезов или анорексии.

Но у ненависти есть и своя положительная сторона. Своим появлением она маркирует (помечает) время кризиса, точку сборки или пересборки своего «Я». То, что принято называть идентичностью. Кризис оказывается источником слез и боли, но он также является неминуемым переходом к изобретению и к новому. Кризис проявляется как разрыв на линии времени, это событие, которое выдергивает человека из его рутины и приводит к выработке нового отношения к жизни, миру, себе.
Ненависть и тот агрессивный потенциал, которым она заряжена, оказывается непреложным условием вхождения в социум. Фрейд говорит о превращении агрессивности в любовь, это превращение позволяет вытеснить агрессивность и вступить в социальные отношения. Лакан, развивающий его идеи, добавляет, что между человеком и другим всегда существуют трения, другой всегда и притягивает, и отталкивает своим образом. Более того, он говорит, что наше собственное Я – ничто иное как «другой», «другой Я», но оно же и чужой образ в зеркале. Маленький ребенок, присваивая себе собственный зеркальный образ, включает внешнее во внутреннюю психическую структуру. Таким образом, парадоксальное чувство ненависти становится необходимым для строительства человеческой субъективности.

Ненависть, которая полыхает сегодня в сердцах многих, может стать моментом самоопределения, своей субъективной устойчивости, суверенности (в масштабах отдельного человека и отдельной страны), а может привести к полному саморазрушению. Как в классической пьесе Шекспира: «Боюсь я – о несчастная страна, что рухнешь ты, как шаткая стена».

Блокировка любого чувства чрезвычайно опасна, а враждебных чувств в особенности, потому что не выразив их, нет возможности выразить и любовь. Пока человек переживают смертельную обиду (что может стать буквальным), он никогда не обнаружит «другой сцены» — своей привязанности, благодарности и любви к другому и даже к другому себе.

Также принято думать, что любовь – это сила, стремящаяся к объединению, к жизни, а ненависть – представитель влечения к смерти, к разъединению. На мой взгляд, это упрощение. Возможно, отсюда и ошибочное представление, что любовь есть нечто смерти противостоящее. В психоаналитическом осмыслении смерть вписана в саму логику желания человека и простая симметрия здесь отсутствует. Приведу самый простой пример, чтобы осмыслить сказанное. Мы предполагаем, что аффекты, связанные с ненавистью, такие как зависть, ревность, месть, презрение и т. д. – направлены на уничтожение объекта ненависти, освобождения от него. Тогда как на деле – ничто не соединяет сильнее, чем ненависть. Огромные психические силы тратятся на ее поддержание, которые субъекта обедняют, опустошают, иссушают. Связь между человеком и объектом его ненависти становится все более прочной. То, что объединяет между собой перечисленные чувства – это боль и требование дать ответ. Ненависть в своем абсолюте, вступая в сговор с любовью, стремится сохранить ненавистный объект, создать буферную зону, в которой боль можно пережить. Ненависть позволяет собрать расколотые кусочки себя самого, разрушенного после психического пробоя, взлома – того, что может привести к краху субъекта. В этом смысле ненависть можно рассматривать как адаптивный вариант защиты, потому что она позволяет выжить.
Но ненависть, переходящая в истребление, основывается на отрицании инаковости другого.

Это колебание от любви к ненависти сопровождает человека всю его жизнь. Тревожным знаком здесь оказываются т. н. патологии любви/ненависти, которые обнаруживаются в таких состояниях как меланхолия и паранойя. В обоих случаях ни любовь, ни ненависть не нашли для себя свободного течения, в первом случае их русло повернуло вспять и обратилось на самого человека, в другом – река щедро разлилась во вне.

Заканчивая свой доклад, я ловлю себя на мысли, что сказав достаточно о ненависти, я умолчала о любви. В этом есть, пожалуй, особенная метка времени. Фрейд писал: «Мы никогда не бываем более беззащитны по отношению к страданиям, чем когда мы любим, и никогда не бываем более безнадежно несчастны, чем когда мы потеряли любимое существо или его любовь».

Любовь – это состояние дления субъекта, настаивании на своем желании, его подлинной встречи с инаковостью другого. Недоступность любовного опыта для человека равносильна смерти в символическом.

По мысли Лакана, целью истинной любви, в ее отличии от влюбленности, является не удовлетворение, а бытие, которое даруется в слове. Без речи может быть только влюбленность, воображаемая очарованность образом, но не любовь. Человек может испытать влюбленность, но не совершит активного дара любви. Любовное отношение обретает свою устойчивость в признании другого как отдельного, непохожего от меня. Другой свободен отказаться от наших требований, он часто и вовсе не соответствует тому, чем мы его наделили. Такое отношение к другому предотвращает нарциссическую легкость его оборачивания, например, в ненависть.

Любовь, в сущности, основа бытия. Об этом никто не скажет лучше, чем классик.

О, стоит лишь нарушить сей порядок,
Основу и опору бытия –
Смятение, как страшная болезнь,
Взорвёт страну, и всё пойдёт вразброд,
Утратив смысл и веру…

(У. Шекспир)

Автор: Кривуля Надежда, психоаналитик

Последние записи

Введите текст и нажмите «Ввод» для поиска

error: Content is protected !!