«Я боюсь умереть»

 Рубрика ВСЕМ

Людей, равнодушных к смерти, почти не существует. Осмысление одного из главных экзистенциальных вопросов о смысле жизни рано или поздно вынуждает глубоко задуматься и о «финале».

Страх смерти может быть обусловлен идеей «бессмысленности что-то делать», ведь успеть можно немного («а мне уже так много лет»), нет необходимых ресурсов для качественной жизни («да разве с такой внешностью/в таком возрасте можно на что-то рассчитывать» и любым другим поводом, который подчеркивает отсутствие стремления что-либо построить в жизни.

Большинство философов и писателей повторяют в своих трудах мысль, что смерти боится лишь тот, кто неэффективно проживает свою жизнь. Об этом говорил Лев Толстой, Ницше, Жан-Поль Сартр. Но как прожить ее (жизнь) эффективно? Гармоничный сценарий предполагает поэтапное выполнение всех намеченных планов и получение удовлетворения от процесса. В реальности часто случается иначе – «программа» дает сбой. «Не моя жизнь» приводит к развитию невроза, в толще которого – страхи, тревога, комплексы, депрессии.

Страх смерти или страх умереть?

К этой возмутительной судьбе человека, мало кто способен относиться буднично, мысли о смерти, конце жизни окрашены самыми разными эмоциями. Но чаще всего человек просто о ней не думает и живет так, словно он бессмертен. Откладывает на неопределенное будущее дела, планы или возможные удовольствия. До какого момента этот отказ нормален? И когда он становится патологичным? Посмотрим как именно идея смерти коренится в нас.

До 32 лет, Д. считала смерть абстракцией. Затем в автокатастрофе погибает её близкая подруга. В тот день она действительно поняла, что это может случиться и с ней тоже, Д. почувствовала себя обеспокоенной и много размышляла о смерти. Когда её родители отправляются в путешествие, ей вдруг становится тревожно, она не находит себе места. Адепт скалолазания, она теперь гораздо меньше рискует.

Для человеческой психики, смерть — парадокс парадоксов. Это наша судьба, поэтому явление очень обычное, однако, как писал философ Владимир Янкелевич в «Смерти», никто не может к ней привыкнуть: «Каждая смерть потрясает или шокирует, как если бы она была впервые». В то же время, мы продолжаем жить, любить, действовать, несмотря на почти ежедневную угрозу нашей жизни.

Рождаться в смерти

«Опыт рождения — первый опыт возникновения смерти», полагала Франсуаза Дольто, французский психоаналитик. Об этом она писала в работе «Говорить о смерти». Приход ребенка в мир располагает его среди тех, кто когда-нибудь умрет. Рождение уже включает потерю: та защитная плацента, которая оберегала младенца, воспринимаемая им как часть его самого, и которую он теряет при своем появлении на свет. В возрасте 2-3 лет, ребенок уже способен понять, если кто-то из его близкого окружения умирает. Но он думает об этом, как если бы дорогой ему человек уехал, чтобы жить в другом мире, откуда он, может быть, вернется. Для малыша, умирать — это значит жить иначе. Нет необходимости беспокоиться, если он не плачет и проявляет главным образом только свое любопытство. К примеру, постоянно спрашивает родных: «Где сейчас дедушка?».

Смерть интригует детей, как сексуальность и зачатие. Тем не менее, отсутствие детских вопросов может сигнализировать о трудностях: ребенок молчит, чтобы уберечь своих родителей, если он улавливает их неспособность говорить о смерти.
Но это молчание рискует сделать его неспособным, позже противостоять смерти, суметь совершить психическую работу утраты.

Страх утверждается…

Это нормальный этап развития ребенка. К 7 годам, идея смерти становится очень активной. Дети могут думать о ней по вечерам, перед тем как родители укладывают их спать. Они встревожены тем, что могут однажды не проснуться, например. Тогда выручают сказки. Одна маленькая пациентка поделилась со своим аналитиком, что, засыпая, она представляет себе персонаж Оле-Лукойе и тогда она успокаивается, потому что «с ним вдвоем ей не страшно, а интересно».

Другие дети постоянно бояться, что «мама умрет», что с ней что-то случится. Это беспокойство происходит из напряженного состояния, которое малыш чувствовал, когда его мама отлучалась по делам, и он боялся, что она не вернется. Об этом рассуждает в своей книге «Ребенок и смерть» психоаналитик Жанетт Рэмбо. Обычно этот тип тревоги проходит, когда ребенок научается находиться в одиночестве, умеет занять себя, способен ждать.

Раннее осознание смерти рождает страх, вызванный мёртвыми. Согласно Фрейду, это объясняется чувством вины, которое не осознается. Наши отношения с другими людьми всегда амбивалентны, мы любим, и ненавидим одновременно. Точно так же, когда близкий человек уходит, мы чувствуем себя виновными – более или менее сознательно – во враждебных чувствах, которые мы когда-то могли к нему испытывать. Отсюда многие детские сценарии и рисунки, изображающие чудовищ и призраков. Даже те, которые мы находим в литературе и фильмах ужасов. Наша фантазия проигрывает через них возмездие, как наказание за плохие мысли или чувства, или иначе – мы представляем примирение и прощение того, кто ушёл. Все-таки, кроме невротической ситуации, когда чувство вины остается непроницаемым, наша психика знает, как защититься и может превратить мёртвых в доброжелательных существ. Но, в целом, смерть впечатляет. Это особенно хорошо отражает язык, которым мы пользуемся, чтобы говорить о смерти. К примеру, об умершем человеке, мы предпочитаем говорить, что он «ушёл» или «погрузился в сон Вечности». Святой Поль называл мертвых «теми, кто спит».

Я тоже умру…

Только смерть других заставляет нас осознать собственное конечное существование. «Я тоже умру». Вывод, возможный для человека и невозможный для животного, живущего в неведении о судьбе, которая его ждёт. Быть человеком — это значит опасаться смерти и изобретать ритуалы, чтобы отмечать ее проход. Антропологи говорят, что только с момента, когда большие обезьяны, которых мы принимаем за наших первых предков, начали чтить своих мертвых с помощью похоронных обрядов, можно говорить о «гуманизации». Для чего они, в процессе, изобрели религии? Вероятно, чтобы попытаться дать смысл жизни и образ смерти — мира невидимого и по преимуществу непредставимого. Это не случайно, что большая часть философской литературы стремится нам помогать об этом размышлять. Для того, чтобы мы могли лучше её отрицать. Смерть в понимании Эпикура — это отсутствие ощущений. «Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет», — утверждал философ. Чтобы убедить нас принять это с ясностью. Один из его аргументов напоминает о том, что состояние после смерти не отличается от того небытия, в котором мы уже пребывали до нашего рождения. Они абсолютно одинаковы, так почему мы так боимся второго и совершенно равнодушны к первому? Благодаря философии, «можно научиться умирать», уверяет Монтень.

Ритуалы, которые человеку предлагает культура, также служат тому, чтобы убедить нас принять мысль о смерти с безмятежностью. Они предназначены для того, чтобы свидетельствовать о нашем замешательстве и помочь справиться с горем и страхом.

«В 40, я замечаю, что вокруг меня начинает развиваться рак, — констатирует мужчина на психоаналитическом сеансе, — смерть перестала быть «несчастным случаем». Больше всего, я боюсь за моих родителей: они стареют, и я представляю, что через несколько лет, они будут немощны… После этого, неизбежно, это будет смерть».

Если опасаться смерти родителей, близких родственников, больных или стареющих нормально, то быть одержимым перспективой смерти всех существ вокруг является невротичным. Совсем как постоянный страх некоторых матерей за жизнь своих детей. Для психоанализа этот тип симптомов – результат бессознательных пожеланий смерти, трансформированных в сознании в постоянный страх смерти, ожидание «как бы чего не случилось» и часто — в сверх заботу. Это трудно понять, но представьте, что для психики мимолетная фантазия «если бы тебя не было бы, я сделала бы успешную карьеру» вполне реальна. И несмотря на безусловную любовь к малышу, мама, не проработавшая свои карьерные ожидания и много чего еще в этом клубке, в итоге мучается неосознаваемой виной перед ребенком, проявляющей себя как навязчивая тревога за его жизнь и здоровье.

Желать остаться в жизни тех, кто нуждается в нас — еще одна постоянная озабоченность человека.

«Когда мой муж и я отправляемся в отпуск, мы никогда не летим одним самолетом, рассказывает пациентка, мама двух мальчиков в возрасте 10 и 13 лет. Чтобы наши дети не остались сиротами, если с одним из нас что-то произойдет. Статистически невозможно, что две авиакатастрофы произошли подряд», — говорит Л.

В том, чтобы избегать ситуаций, которые потенциально могли бы привести к нашей смерти нет ничего патологического. Но чувствовать себя в постоянной опасности, без адекватной причины, свидетельствует о внутренней проблеме.

Еще одна сторона тревоги – потерять родных. Никогда не садиться ни в машину, ни в поезд, никуда не уезжать, даже в короткую командировку или на учебу, потому что находишься в плену навязчивой мысли, что наши близкие могут исчезнуть, пока мы не с ними.

Некоторые люди содрогаются от ужаса, когда читают или слышат слова «смерть», «покойник», как если бы с ними могла случиться эта страшная вещь. Из суеверия они воспринимают их как послания или даже предзнаменование.

В психоанализе, постоянное чувство надвигающейся смерти, хронические болезненные тревоги обычно произрастают из неразрешенных психологических конфликтов.

«Благодаря терапии, я убедилась, что мой страх смерти был связан с отношениями с моей матерью, говорит однажды молодая женщина. Ребенком я не могла никогда ей довериться. Взрослой я не доверяла больше жизни: я представляла, что ничего хорошего меня не ждёт».

Что будет существовать после нашего Я?

Почему мы умираем? Что происходит потом? О смерти в её конкретности, мы ничего не знаем. У нас есть только фантазия, то есть изобретенное знание, чтобы успокаиваться, — писала Франсуаза Дольто. Религии – коллективные фантазии, по мнению Фрейда, позволяют нам надеяться на то, что душа бессмертна, она выживает и находится теперь в другом месте, или со временем продолжаетт свое существование в тех, кому предстоит родиться. Объяснение, что Бог забирает очень рано тех, кого особенно любит, — это иногда лучший способ помочь справиться с абсолютным шоком после смерти ребенка.

Религии также прививают идею, что смерть есть освобождение, наиболее эффективное средство от жизненных ран и горестей. Но снижение их влияния оставляет сегодня Запад более беспомощным, чем когда-либо. Люди не располагают больше словами и жестами, которые позволяли некогда противостоять этой «Женщине с косой». Отсюда и современная тенденция запирать в больницах и домах престарелых больных и стариков, чтобы убрать подальше от своего взгляда болезни и немощь. Другая тенденция – пренебрегать похоронными обрядами.

Поскольку о смерти можно думать только исходя из единственного опыта, которым человек располагает, – жизни, необходима иллюзия: после рокового момента что-то останется от нас. Отсюда наши предпочтения о способе, которым будет обработан наш труп.

Для одних важно быть захороненным, чтобы было место, куда могли бы приходить друзья и родные. Так человек верит, что его будут помнить. Имя на могиле поддерживает что-то вроде непрерывного существования. Другие при жизни просят близких о кремации, представляя, что их прах будет развеян, а дух, таким образом, свободен.

«Завещать мое тело науке? Не может быть и речи! Быть искромсанной!?», — восклицает пациентка, размышляя на сеансе о своем теле после смерти. Подросток 19-и лет фантазирует о том, как он будет лежать в гробу, а все значимые для него люди будут сожалеть о том, что его больше нет среди них. Фантазия, которая ему приходит позже – отдать здоровые органы тем, кто сможет продолжить жить и таким образом продолжиться в них.

Эта невозможность осознать, что после того, как ты умер, твое Я прекращает свое существование, является основой широко распространенной фантазии: страх быть похороненным заживо. Такое «умирание» пугает гораздо сильнее, чем абстрактная смерть. Экивок на вероятность перехода от жизнью к смерти, когда тяжело больной человек говорит «я умру», — ошеломляет.

Но помимо этого метафизического страха, существует еще очень банальный страх «нечистой» смерти: подхватить вирус, заразиться или смерти, которая мучает и причиняет невыносимую боль и страдания. Большая часть из нас желает умереть во сне, ничего не узнав о своем «финале». Для других предпочтителен внезапный сердечный приступ и медленная агония, которая оставляет время, чтобы думать о неизбежном.

Смерть – мотор жизни

Безличная, абстрактная смерть, мы все ее отклоняем: «Все живое хочет умереть, но оно хочет умереть только своей собственной смертью», — констатировал З. Фрейд в «По ту сторону принципа удовольствия». Движение к смерти — это особенный уникальный путь жизни. Поэтому человек делает что-то, чтобы наполнить своё существование. По мнению психоаналитиков, именно «остриё» смерти толкает его производить детей, благодаря которым он выживет в небытии. Это также то, что побуждает художника создавать, увековечивая свое имя. Джеймс Джойс, автор сложных, труднодоступных текстов, утверждал это открыто: «Я пишу, чтобы обеспечить работой университеты на многие столетия».

На самом деле, жить вечно, вероятно, было бы бесконечной скукой. Так как желание жить, создавать, любить питается препятствиями. И без горизонта смерти, эта внутренняя энергия погасла бы, вероятно, навсегда. Иначе говоря, мы психологически нуждаемся в смерти, чтобы жить.

Эрос против Танатоса

Чем быстрее убегают наши года, тем сильнее в нашем сознании укрепляется статус смертности. Пока живы наши родители, мы редко думаем о смерти, после же мы невольно говорим себе, что пришел и наш черед. Составление завещания — без сомнения, акт, который более других ставит нас лицом к лицу со смертью. Тем не менее, мы в нее все-таки продолжаем не верить. «В бессознательном, каждый убежден в своем бессмертии»,пишет Фрейд в своих «Лекциях по психоанализу»: бессознательное игнорирует время, а, следовательно, смерть. Даже если мы видели как умирают другие, наше бессознательное шепчет: «Ты не умрешь». Больной, который просит об эвтаназии, не верит уже в то, что умрет: он хочет главным образом прекратить свои страдания.

Но этому порыву, который нас иногда бросает в руки смерти, есть и другое объяснение. По мнению Фрейда, в человеке сталкиваются два типа влечений: влечения к жизни и влечения к смерти, представленные в нем с рождения.
В норме у человека оба влечения переплетены и именно их союз даёт движение к созданию, зачатию, любым социальным и личным связям. Между тем, случается, что события индивидуальной истории (насилие, оставление или ранняя утрата, например) влекут за собой разъединение этих влечений. И тогда смерть ведет танец… Последствия этого – прерывание социальных контактов, одиночество, обесценивание мотивов и смысла любой деятельности, постоянно действующий стресс, тяжелая болезнь, которая «подтвердит» обоснованность страхов наших страхов.

Как преодолеть страх смерти?

Для некоторых преодоление страха наступает после осмысления идеи о том, что главное – это жить во имя деяния, которое останется в памяти других людей или же принесет какую-то пользу миру – «продлиться в жизни других». Посадить яблоневый сад или построить крепкую скамью во дворе. Написать книгу или стать посмертным донором. Энергия, которая утекает в негативное русло, должна быть перенаправлена в сторону жизни.

Примириться со смертью – значит обрести новое содержание жизни. Кто-то способен преодолеть страх сам, но чаще необходима помощь специалиста. Освобождение от страха смерти формирует качественно иной духовный уровень – человека, деятельность которого направлена на созидание и созерцание.

Автор: Кривуля Надежда, психоаналитик

Последние записи

Введите текст и нажмите «Ввод» для поиска

error: Content is protected !!